Свидание в Самарре - Джон О`Хара

— Я мог гадать, целовалась ли ты с ним, но я никогда не считал, что у тебя с ним роман. И виски я плеснул ему в лицо только потому, что не люблю его. Терпеть не могу его дурацкую ирландскую морду. И его анекдоты.

— Однако прошлым летом, когда тебе понадобились деньги, его лицо тебя не раздражало. И между прочим, учти вот еще что. Ты, наверное, считаешь, что, если дойдет до полного разлада, люди примут твою сторону, а все твои друзья тебя поддержат, и это его напугает, раз он хочет вершить дела в Ассамблее. Так вот: не слишком рассчитывай на это, потому что практически все твои приятели, за исключением одного-двух, состоят в должниках у Гарри Райли.

— Откуда ты знаешь?

— Он сам мне сказал, — ответила она. — Быть может, Джеку, Картеру, Бобу и прочим и хотелось бы принять твою сторону, и, быть может, в другое время они бы так и поступили, но не мне тебе напоминать, что сейчас депрессия и что Гарри Райли практически единственный человек в городе, у кого есть деньги.

— Держу пари, он придет к нам на вечер, — сказал Джулиан.

— Если придет, то только благодаря мне. Я постараюсь его уговорить, но удовольствия мне это не доставит. — Она подняла на него взгляд. — О господи, Джу, зачем ты это сделал? Зачем ты делаешь такие вещи? — Она заплакала, но когда он приблизился к ней, отстранила его. — Противно все это, а ведь я так тебя любила.

— Я люблю тебя. Ты это знаешь.

— Как у тебя все просто. По дороге домой ты обзывал меня и проституткой и сукой, но то унижение, какое я пережила в клубе, еще хуже. — Она взяла у него носовой платок. — Мне еще нужно переодеться, — сказала она.

— Как ты думаешь, мама с папой знают об этом?

— Вряд ли. Твой отец, если б услышал, уже примчался бы сюда. Впрочем, откуда мне знать? — Она вышла из комнаты, но тотчас же вернулась. — Мой подарок в самом низу, — сказала она.

От этих слов ему стало совсем тошно. Под всеми этими свертками лежало нечто, купленное ею много дней, а может и недель, назад, когда все было совсем иначе, чем теперь. Когда она это покупала, она думала о нем и о том, что ему хотелось бы получить в подарок, рассматривала одно, другое, выбирала, искала что-то определенное, потому что именно это ему было нужно или нравилось. Кэролайн, когда делала подарок, думала, что купить, а не хватала первую попавшуюся на глаза вещь. Один раз она подарила ему на рождество носовые платки. Никто не дарил ему носовых платков, а они как раз были ему нужны. И сейчас что бы ни лежало в свертке, покупая это, она думала о нем. По размеру свертка он не мог догадаться, что там. Он развернул его. Там было два подарка: свиной кожи коробочка, в которой хватало места для двух пар запонок, для кнопок от пристяжных воротничков и набора булавок и зажимов для галстуков — Кэролайн положила туда с дюжину передних и задних кнопок. Вторая вещь была тоже свиной кожи: футляр для носовых платков, который растягивался, как аккордеон. На крышке каждого из этих двух предметов были маленькие золотые буковки Дж. М.И., и это тоже был знак внимания: Кэролайн, выбирая подарок, хотела, чтобы ему понравилось. Кроме нее, никто на свете не знал, что он любит инициалы Дж. М.И., а не Д.И. или Д.М.И. Может, она была даже способна объяснить, почему именно так ему нравилось. Сам он не знал.

Он стоял возле стола, не сводя глаз с футляра и коробочки, и испытывал страх. На-верху, в спальне, была не просто женщина, а личность. То, что он ее любил, казалось незначительным по сравнению с тем, что она собой представляла. Он только любил ее и поэтому знал о ней гораздо меньше, чем любой приятель или знакомый. Другие люди видели ее и беседовали с ней, когда она была самой собой, собственным, неискаженным «я». Мысль о том, что ты знаешь человека лучше остальных только потому, что делишь с ним постель и ванную комнату, глубоко неверна. Да, только он, он один знал, как она ведет себя в минуту экстаза, лишь ему было ведомо, когда она чересчур расходилась, грустно ли ей или весело до безумия — сама она этого не знала. Но это отнюдь не означало, что он знает ее. Вовсе нет. Это значило только, что он ей ближе всех, когда они близки, но (эта мысль пришла к нему впервые), быть может, дальше, чем остальные в другие минуты. Именно так казалось сейчас. «Какая же я сволочь!» — сказал он себе.

II

На первой странице утренней газеты «Гиббсвилл-сан» разместилось на ширину двух колонок взятое в рамки и украшенное Санта Клаусом и рождественскими шариками длинное стихотворение.

— Ну, наконец-то Мервин Шворц добился того, что искал.

— Чего? — спросила Ирма.

— Пули в лоб в борделе вчера вечером, — ответил ее муж.

— Что? — воскликнула Ирма. — О чем ты говоришь?

— Пожалуйста, — сказал ее муж, — вот здесь на первой странице. Мервин Шворц, тридцати пяти лет от роду, житель Гиббсвилла, был убит в «Капле росы»…

— Ну-ка покажи, — сказала Ирма и вырвала газету из рук мужа. — Где?.. Да ну тебя! — рассердилась она и бросила в него газету.

Он смеялся, чуть захлебываясь и повизгивая.

— Думаешь, смешно? — спросила она. — Нашел, чем шутить, когда тебя могут услышать дети.

Продолжая смеяться, он подобрал газету и принялся читать рождественские стихи Мервина Шворца, который прежде все свои праздничные опусы (по случаю рождества, дня рождения Вашингтона, пасхи, Дня поминовения, Дня независимости, Дня перемирия) отдавал в вечернюю газету «Стэндард». Но «Стэндард» в день перемирия не поместил его стихи на первой странице, поэтому теперь он сотрудничал в «Гиббсвилл-сан». Первую строфу Лют Флиглер прочитал вслух нараспев и сюсюкая.

— В котором часу подавать обед? — спросила Ирма.

— Как только будет готов, — ответил Лют.

— Ты только час назад завтракал. Зачем тебе обедать так рано? Я думала, часа в два.

— Не возражаю, — согласился он. — Я не очень голоден.

— Откуда тебе быть голодным? — спросила она. — После такого завтрака. Пойду застелю постели, а миссис Линч тем временем поставит индейку, и мы сможем пообедать в два или в половине третьего.

— Не возражаю.

— Дети не очень проголодаются. Кэрли пихал в себя конфеты до тех пор, пока я не забрала коробку.

— Пусть ест, — разрешил Лют. — Рождество бывает раз в году.

— И слава богу. Ладно, я дам им конфеты, но с одним условием: ночью, если у них разболится живот, вставать будешь ты.

— С удовольствием. Иди, дай им конфеты. Пусть едят до отвалу, а Тедди и Бетти поднеси еще и по стаканчику. — Словно раздумывая, он притворно нахмурился и потер подбородок. — Не уверен только насчет Кэрли. Он еще, пожалуй, мал, но думаю, и ему вреда не будет. А может, угостить его сигарой?

— Перестань, — сказала она.

— Да-а-а, давай, пожалуй, дадим Кэрли сигару. Между прочим, я намерен отвести Тедди в публичный дом нынче вечером. Пусть…

— Лют! Перестань болтать! Вдруг кто-нибудь из детей спустился сверху и слышит, что ты говоришь? Они и так скоро будут все знать. Помнишь, что сказала Бетти прошлым летом?

— Ерунда! Сколько Тедди лет? Шесть?

— Шесть с половиной, — ответила Ирма.

— Когда мне было столько, сколько Тедди, я уже переспал с четырьмя девочками.

— Перестань, Лют. Прекрати сейчас же. Ты даже не представляешь, как дети все подхватывают, одно слово там, другое здесь. Они куда умнее, чем ты думаешь. Тебе сегодня никуда не надо, а?

— Нет. А что? — Он достал пачку сигарет из нижнего правого кармана жилета и закурил.

— Просто так. Помнишь, на прошлое рождество тебе пришлось ехать в Рединг?

— То было в прошлом году, а нынче почти никто не дарит «кадиллаки». Я помню ту поездку. Это была спортивная машина, «ла-саль», а не настоящий «кадиллак». Вез я его Полу Дейвинису, поляку-гробовщику, что живет на горе. Ему хотелось получить машину к рождеству, но так, чтобы его сын ее не видел, поэтому мы и держали ее в Рединге. А когда доставили, оказалось, что парень давно знает, какой его ждет подарок. Мать ему сказала. И под Новый год он ее уже разбил.

— Ты мне об этом никогда не рассказывал, — сказала Ирма.

— Ты меня не спрашивала, как заявила заклинательница змей своему мужу. Между прочим, миссис Линч согласилась побыть с ребятами сегодня вечером?

— Ага.

— Тогда я, пожалуй, позвоню Уилларду и скажу ему, что мы едем. Я возьму «студебеккер». В нем мы вшестером свободно разместимся. Семь пассажирских мест, и мы сядем трое впереди и трое сзади, не откидывая боковых сидений. Сколько всего будет народу?

— По-моему, двенадцать. Десять или двенадцать. Пока неизвестно. Если родители Эмили приедут из Шамокина, то они с Харви не смогут быть. Но это не имеет значения. Они собирались ехать в автомобиле Уолтера, поэтому, если они не поедут, в его машине будет четверо.

— Позвоню-ка я лучше в гараж, договорюсь насчет «студебеккера». — Он подошел к телефону. — Алло, это говорит Лют Флиглер. С рождеством тебя. Послушай, этот «студебеккер», черный, что мы получили в обмен от доктора Лури… Да, старая машина доктора Лури. Послушай, не давай его никому, ладно? Я спрашивал босса, можно ли мне взять эту машину на сегодня, и он сказал, можно, понятно? Я просто решил предупредить, чтобы никто из вас ее не утащил. Если тебе нужно куда-нибудь поехать, возьми мой «роллс». Серьезно, Джо, если хочешь сделать мне одолжение, поставь цепи на «студебеккер». Ладно? Прекрасно. — Он повесил трубку и сказал Ирме: — Все в порядке.